Николай достал портсигар и снова закурил.
— В общем, наши его аккуратненько стали вести, потом, после вашей командировки в Москву его взяли и начали потрошить… Всего вам не нужно знать, но вот один из аспектов его работы, а именно — интерес Абвера и разведки Люфтваффе к летчику Туровцеву и его боевой биографии, был установлен. Немцев интересовал и истребитель с рисунком какого-то непонятного старика, и очень уж мощное оружие этого истребителя, да и некоторых других… из вашей эскадрильи. Внуков этих. А газета откуда? А я знаю? Наверное — либо турецкий атташе, либо японский. Или еще кто — мало их на немцев работает?
— Далее. Тут капитан Туровцев вдруг убывает в Москву. Немцы об этом не знают — и резидент, и радист уже арестованы. Полк ведет обычную боевую работу. В одном из боев самолет командира звена Демченко получает повреждения, и он, с разрешения начальства, разумеется, берет истребитель, известный в полку как "Дедушка"…
У меня, почему-то, похолодело в животе…
— Так вот, эскадрилья вылетает на задание. Ведет бой. Все участники боя в своих рапортах пишут одно — очень сильный нажим со стороны немцев, попытки разбить звенья, пары, отогнать и окружить "Дедушку". Демченко сбивает два истребителя фашистов. А потом…
Я встал. Подполковник подумал и тоже встал.
— Они сбили его, Виктор. Демыч погиб…
***
— А почему вы думаете, что это связано со мной? — Прошло минуты две, и я взял себя в руки.
— А что тут думать, Виктор Михайлович? Мы уже знали… Я в это время служил как раз в штабе… Четвертого воздушного флота гитлеровской Германии. Ну, не служил, конечно… Так, временно — в командировку. По вопросам увязки, согласования и конкретного охвата… — он улыбнулся. — Но ваше фото видел, а так же некие слухи и определенную возню наблюдал, знаете ли…
— А вы в это время у Яковлева, значит? Это здорово! Мне ваш командир успел кое-что рассказать, да…
— Так вот. Недавно я вернулся… из командировки. Пришлось… ну — не обо мне речь. Крутился я здесь по делам, а тут вы на войсковые пожаловали. А вчера этот бой. Ваша пара не вернулась на аэродром. Ваш оперуполномоченный парень с головой и очень оперативный… уполномоченный! Он тут такой шорох навел! Запросы — кто, что видел, что слышал. Да-да! Сразу вас нашли… а вы, что? Не знали? Да, почти сразу как вы сели в эту танковую роту…
— Ремроту…
— Ну, да. Ремроту. А потом еще и майор из бригады позвонил по вашей просьбе. Но — не это главное! Главное — что это было? Случайность, совпадение? Или на вас продолжается охота? На летчика Туровцева, управляющего истребителем "Як-3"? Вот в этом-то мне и поручили разобраться!
Он взглянул на часы.
— Обедать пойдем? Говорят — у вас тут такой замечательный повар!
И мы пошли обедать. Степаныч сегодня превзошел сам себя — нам подали томленого в сотейнике гуся! Где только нашел…
Я вдруг вспомнил хуторок, летящие по двору белые гусиные перья, слипшиеся красные перья в лужицах крови из-под трупов немцев, ветерок, играющий мехом собак у мусорной ямы, и есть мне резко расхотелось…
Глава 11
— Вот, что… Вы тут обедайте пока… а я сейчас… на минуточку в санчасть загляну. Надо бы ребят проведать. Я сейчас…
Я отодвинул тарелку и встал из-за стола. На душе было тяжело и тревожно. Как я забыл? Как там Кир? Ведь никто даже и не сказал, а я и не спросил… Нехорошо. Непорядок это.
До санчасти я добрался быстро. Тут царила сонная, жаркая летняя тишина, лишь в траве монотонно цвиркали кузнечики, да в воздухе гудели какие-то насекомые. Никакого движения, только на натянутых бельевых веревках белыми привидениями колыхались нижние рубахи, пара халатов и стираные бинты.
— Эй, есть тут кто живой? — негромко окрикнул я.
— Чего шумишь? — откинулся брезентовый полог большой армейской палатки и из темноты вылез немолодой военфельдшер. — Все тут, слава богу, живые… Извините, товарищ капитан, не признал я вас…
— Ничего-ничего, это я так — пошутил неуклюже… Ну, как тут мои пернатые?
— Да ничего — стучат клювами по тарелкам, да еще и добавки просят! — расплылся в улыбке фельдшер. — Заходите, товарищ капитан!
Внутри палатки было жарковато и сумрачно. Из четырех стоящих коек, заправленных чистым бельем, заняты были лишь две. Василий, в одних подштанниках, весело стучал ложкой, сидя перед табуреткой, выполнявшей роль стола, а Кирилл Извольский изволил обедать как римский патриций — лежа.
— О! Командир! — радостно зашумели ребята.
— Отставить! Во время приема пищи Устав не действует! — пошутил я. — Кушайте, ребята, кушайте! А я рядом с вами посижу.
Какой там! Они, конечно, побросали ложки и радостно уставились на меня.
— Ешьте, я сказал! Говорю же вам — посижу. Я никуда не спешу. Ешьте — ешьте… Вам нужно нормально питаться, тогда и окрепнете быстрее!
Теперь все пошло наоборот — эти два щегла застучали ложками так, что я испугался — как бы ни было заворота кишок! Не прошло и полутора минут, как воздушные бойцы, как два осоловевших удава, заглотали свои порции и отставили посуду прочь.
— Ну, давайте, рассказывайте! Сначала ты, Кирилл!
— Да что там рассказывать, Виктор! Подловили меня, гады! — понурился он.
— А ты как думал? Думал, что ты самый крутой на советско-германском фронте истребитель? Эти немцы, что тебя били, наверняка с 40-го года воюют, а то еще с Польши! Среди "охотников" слабаков, как ты знаешь, нет. Подловили, конечно, раз ты сам растыку поймал… Ну, рассказывай.
Из рассказа Кирилла дело вырисовывалось следующим образом. Его поймали, когда звено выходило из атаки и пошло в набор высоты. Расслабились, понятное дело, — только что удачно отстрелялись, и все, зуб даю, нет-нет, да и поглядывали назад, на дымящие и падающие самолеты немцев.
А тут, практически в лоб, атака сверху — тр-р-р-р! И снаряды грохнули по центроплану и левому крылу. Хорошо, что было всего два попадания — видимо, слишком высокая скорость была у падающего на цель охотника — уж очень быстрое взаимное смещение, очередь-то и рассеялась немного. Но и этого немногого Киру хватило. В выпущенной в него очереди были, ведь, еще и пули…
— …Раз! И левую ступню — как огнем обожгло! Одна пуля… одна! И прямо через стопу… Кровищщи в сапоге! Мама моя! Никогда не думал, что из сапога буду кровь выливать! Но — чистенько так прошла, кости не раздробила. Скоро на поправку, как врач гворит. Эх, скорей бы…
— Лежи уж, ранбольной… А с истребителем что?
— Да дырки есть, крыло пощипали… Но мужики из Конторы, наши техники, короче, сказали — или заштопают так, что и не увидишь, или — сменят плоскости. Лучше бы, конечно, сменить… На чиненном летать — не на новеньком…
— Ладно, зайду к ним, посмотрим.
— Ну, а ты как, герой? — я перевел взгляд на Василия.
— А что я? — изумился он. — Я готов в любой момент выступить на защиту моей Родины…
— Ты, Васек, с такими словами не шути, не обесценивай их… Еще выступишь. Ты не забыл, как там дальше-то? Не щадя самой жизни? А? Не надо… А то еще накличешь…
— Сколько вам тут валяться? Что доктор говорит?
— А доктор говорит — сколько надо — столько и будут валяться, Виктор Михайлович! — раздался быстрый и веселый говорок Кошкина.
— А-а, "хитрый змей, который и выпить не дурак!" Привет, привет! — мы пожали друг другу руки. — Каков твой прогноз, медицина?
— Ну, капитан Извольский поваляется тут минимум три недели… А там посмотрим…
— Товарищ военврач! Мы же договорились! — заныл Кирилл.
— Договорились, при безусловном соблюдении всех медицинских предписаний! Лежать тебе еще и лежать! Хочешь вернуться в строй — изволь лечиться! Инвалиды в воздухе не нужны. Понял?
— Понял — не дурак… Дурак бы не понял.
— Вот, так-то! — удовлетворенно сказал Кошкин. — Ну а ваш ведомый… Через пару дней выпишу. Особых повреждений нет, так — как после драки на танцах. Так, что ли, Василий?
— Так, так, товарищ капитан медслужбы! Я и сейчас уже вполне здоров…
— А сейчас ты погодишь и примешь лекарства… А вот и Петрович. Принес?
В палатку зашел военфельдшер с подносиком, на котором стояли два маленьких медицинских стаканчика с водой и лежали какие-то порошки и таблетки. За ним в палатку заглянул Воронов.
— Товарищи летчики… получайте, принимайте, и мертвый час!
— Типун тебе на язык, Петрович! В санчасти — и такие слова! Думать же надо…
Я не успел закончить фразу. Над полем "Узла" разнесся пронзительный вопль, который перешел в длинную, тягучую, устрашающе-надрывную ноту.
— Что это? — глаза у Василия были квадратные. — Сирена?
— Сирена! Подполковник — бегом!
Мы с Вороновым выскочили из палатки санчасти и бросились к стоянке самолетов первого звена. Тяжелый вой сирены, казалось, давил к земле все живое, сковывал все желания, нагонял страх. Никогда раньше я не слышал на аэродроме сирену. И дальше бы ее не слышать!
